Толстов Сергей Павлович. Миутт - материалы по истории узбекской, таджикской и

История образования огромной полуварварской Арабской империи неотделима от истории кризиса рабовладельческой системы в восточном Средиземноморье, в Византийской и Иранской империях, как история образования Эфталитского и Тюркского государств не может быть понята вне изучения кризиса рабовладельческого общества в Китае, среднеазиатских государствах и том же Иране.
В этот кризис оказались втянутыми и далекие племена и примитивные городские общины западной Аравии, остро затронутые губительными последствиями экономического упадка Византии, в частности - упадка ее восточной торговли, из которой торгово-ростовщическая и рабовладельческая знать арабских городских общин извлекала в прошлом немалые выгоды. Попытка со стороны этой знати переложить тяжесть кризиса на плебейские массы городов и бедуинские племена, быстро оказавшиеся в сетях ростовщической кабалы, вызвала острый взрыв социальной борьбы, завершившийся созданием сильного военно-рабовладельческого государства, ставшего на путь поисков выхода из внутреннего социального кризиса за счет внешней экспансии, завоеваний и грабежа, вдохновляемого фанатической идеологией ислама, представляющего хаотическое смешение элементов христианского и иудейского сектантства с древнеарабским шаманством и традициями мекканского городского культа.

На протяжении 30-х годов VII в. Мекканско-Мединская военно-разбойничья политическая община подчиняет себе всю Аравию и начинает набеги на территорию азиатских владений Византии и на Иран. Эти набеги закончились изгнанием византийских войск из Сирии и Палестины, а в 642 г. генеральная битва при Нихавенде решила судьбу Сасанидской державы. Последний «шахиншах Ирана и не-Ирана» Ездегерд III повторил путь, который за 1000 лет до него проделал последний ахеменид - Дарий III, спасаясь от Александра. Он во главе 1000 всадников и такого же количества дворцовой челяди, кондитеров, парикмахеров и т. п. бежал в Мерв. Однако правители города, как некогда восточные сатрапы ахеменидской Персии, оказались мало расположенными жертвовать собой для спасения владыки Ирана и его державы. При известии о приближении арабов (651 г.) они призвали на помощь старых врагов сасанидов - тюрков, а покинутый всеми Ездегерд был вынужден скитаться в окрестностях города, где и погиб от руки случайного убийцы, польстившегося на пышные одежды последнего сасанидского царя.

В том же 651 г. арабы впервые появились на границах Средней Азии - под стенами Мерва, Герата и Балха, ограничившись на первых порах лишь заключением договоров и наложением значительных контрибуций. Мерв и Балх становятся оперативными базами для дальнейших грабительских набегов в глубь Средней Азии. Вооруженным грабежом и взиманием контрибуций ограничиваются арабы и во время набега на Согдиану в 654 г. Однако уже в 655 г. вспыхивает мощное восстание населения только что покоренных хорасанских областей, которое едва не привело к крушению молодого Арабского государства. Во главе восстания становится сын Ездегерда III Пероз, получающий вооруженную поддержку китайцев, которые, как мы видели, в это время особенно активно вмешивались в среднеазиатские дела.

Надо сказать, что еще Ездегерд III после битвы при Нихавенде входит в сношения с Китаем, пытаясь опереться на его помощь. Однако эти переговоры не привели ни к чему. Перозу удается достигнуть большего. После смерти отца он бежит в Китай, входит в непосредственные сношения с китайским двором и добивается просимой помощи, платя за нее признанием вассальной зависимости от Китая. Пероз наносит арабам ряд серьезных поражений и полностью освобождает от них Хорасан. Мы присутствуем здесь при любопытном историческом эпизоде - при создании китайской провинции Босы (Персия), с центром в городе Зерендже (на нынешней границе Ирана и Афганистана), во главе которой оказывается в качестве префекта китайского императора последний представитель династии сасанидов.

Разгром арабов в Хорасане привел к острому политическому кризису и вспышке гражданской войны в халифате, стоившей жизни халифу Осману, убитому восставшими воинами в 656 г. Лишь в начале 60-х годов арабской аристократии удается подавить вооруженную оппозицию народных масс арабских племен и возвести на престол представителя самого знатного и богатого мекканского аристократического рода омайадов - Моавию I. Арабы вновь начинают наступление на Хорасан, открывая новую полосу грабительских набегов в глубь Средней Азии. Пероз, разбитый окончательно в 667 г., бежит обратно в китайскую столицу и там, после безуспешной попытки в 675 г. вновь вернуться в Хорасан, заканчивает свою жизнь в качестве «генерала гвардии правого крыла китайского императора.

Арабы прочно закрепляются в Хорасане, откуда на протяжении 70-х и 80-х годов организуют ряд крупных грабительских набегов на Мавераннахр и Хорезм.
Арабские источники говорят о двукратном «покорении» Хорезма арабскими полководцами Сальмой ибн-Зиядом и Умайей ибн-Абдаллахом. Однако практически здесь имели место лишь такие же грабительские набеги, как и в отношении городов Мавераннахра.
Лишь с началом VIII в. и с именем наместника Хорасана - Кутейбы ибн-Муслима связано прочное завоевание внутренних среднеазиатских областей. Падение независимости державы хорезмшахов, устоявшей на протяжении полных политическими бурями предшествующих столетий, падает на 712 г. Обстоятельства завоевания Хорезма Кутейбой чрезвычайно существенны - мы впервые узнаем здесь из непосредственного свидетельства письменных источников о тех событиях внутренней социально-политической истории Хорезма, на которые намекают нам археологические памятники.

2

Арабский историк Табари рассказывает нам, что накануне арабского завоевания власть в Хорезме фактически захватил брат хорезмшаха Хурзад (или Хурразад), который, опираясь на своих приверженцев, оттеснил законного царя от управления и жестоко расправился с хорезмийской знатью, отнимая у нее имущество, скот, девушек, дочерей, сестер и красивых жен. Эта, на первый взгляд анекдотическая, деталь очень важна: дело в том, что одним из очень существенных пунктов социальной программы антифеодальных движений маздакитского типа является лозунг уничтожения гаремов аристократии и восстановления древних форм группового брака, традиции которого были еще очень сильны как в земледельческих деревенских общинах, так и у скотоводческих племен не только в массагетское, но и в эфталитское время. Важность этого лозунга была определена тем, что, по отчетливому свидетельству таких документов, как сасанидский судебник Matikan-i-Xazar Datestan, процесс концентрации отрываемых от общины женщин в гаремах аристократии в виде младших жен, жен-рабынь (zan-i-čakar), наложниц и «приемных дочерей» являлся одной из существенных форм закабаления свободных общинников и превращения их в полурабов феодализирующейся знати, в «дворовых» формирующегося поместья.

От аппроприации женщин общины помещиками община жестоко страдала. Помимо того, что в этих условиях значительная часть общинников, в первую очередь беднота, была осуждена на безбрачие, а соответственно на невозможность создать свое хозяйство, община в целом испытывала острую нужду в женской рабочей силе.
Этим объясняется тот факт, что в числе «преступлений», вменяемых апологетами аристократии антифеодальным движениям и сектам, непременно фигурирует обвинение в «свальном грехе», «развратном поведении», «захвате женщин». Это одинаково характерно для исходящих от аристократии обвинений по адресу самого Маздака и его сподвижников и по адресу позднейших движений того же типа - Муканны в Согде и Бабека в Азербайджане в VIII в., карматов в IX - XI вв.

Аналогичный «грех» вменяется и эфталитам: якобы и поход Пероза и завоевание тюрков имели своей задачей защиту согдийской аристократии от развратных посягательств эфталитских правителей, а на связь эфталитов с маздакитами мы указывали выше.
Все это позволяет нам с уверенностью утверждать, что восстание Хурзада было антифеодальным движением маздакитского типа, движением сельских общин и городского плебса против обитателей больших замков, могущественной феодализирующейся знати.
Большой интерес представляет вопрос об идеологии движения Хурзада мы знаем, что антифеодальные движения раннего средневековья неизменно выступают в оболочке религиозных сект.

Есть все основания полагать, что в данном случае мы имеем дело со своеобразным синкретическим юдаизмом. Хорезмское духовенство, те самые ученые, над которыми, как мы видели в начале нашей книги, Кутейба учинил варварскую расправу, у Табари фигурируют под именем хабр (множ. ахбар), а это имя и в древнем и в современном арабском имеет только одно значение еврейский ученый, ученый раввин. История последующих событий дает, как мы увидим, прочные доказательства сформулированному выше положению.

В лице Xурзада (букв, «сын солнца»), «имя» которого, видимо, является титулом, вернее переводом хорезмийского титула багпур (арабское фагфур) - титула светского царя, соправителя священной особы хорезмшаха, или хорезмского Хосрова, мы имеем, несомненно, одного из тех представителей дофеодальных царских династий, которые в блоке с общинными движениями искали опоры для борьбы с сепаратистскими тенденциями могущественной поземельной знати, как это мы имеем в отношении Кавада, эфталитских царей, Абруя и ряда других деятелей последующих столетий.

Видимо, «священной особе» хорезмшаха сектанты противопоставили своего «священного царя», которого Табари упоминает под именем Хамджерда искажение собственного имени Хангири, которое читается на одной из серий открытых нами хорезмийских монет VIII в., где отсутствует изображение Сиявуша и тамга сиявушидов заменена своеобразным знаком в виде тройной развилки, поставленной на горизонтальную черту, а надпись выполнена хорезмийскими буквами, видоизмененными под явным влиянием еврейского квадратного письма.

Хорезмшах входит в тайные сношения с Кутейбой и призывает его на помощь против собственного народа. Кутейба устраивает ложную диверсию в сторону Согда, о чем предатель хорезмшах немедленно доводит до сведения своего войска и народа, этой дезинформацией обеспечивая неожиданность удара интервентов.
Арабы появляются под Хазараспом. Кутейба берет в плен Хурзада. Брат Кутейбы Абдуррахман разбивает и убивает Хамджерда. Арабы заключают договор с шахом, уплачивающим дань из 10 000 голов скота; 4000 пленных повстанцев во главе с Хурзадом предаются смерти.

По свидетельству Белязури, немедленно после ухода арабских войск хорезмийцы восстали против шаха-предателя и убили его, что было причиной вторичного похода Кутейбы, о котором упоминают и Бируни и Ибн-ал-Асир. На престол был возведен Аскаджамук, сын предателя, а в качестве его соправителя - валия (арабский термин для передачи хорезмийского титула царя-соправителя багпур). Кутейба назначил своего брата Абдаллаха, закрепившего связь с династией афригидов браком с дочерью хорезмшаха.

Как мы видели в начале нашей книги, не удовлетворившись истреблением 4000 пленных - явление беспримерное в истории завоевания Средней Азии арабами и бесспорно свидетельствующее о том, что перед нами акт классового террора, Кутейба уничтожает историческую литературу хорезмийцев и истребляет и изгоняет их ученых, что было бы также необъяснимо (напомню союз Кутейбы с остающимся язычником хорезмшахом), если бы не учесть отмеченной нами выше роли хорезмийских «хабров» как идеологов движения Хурзада.

Последствием этих событий было одно из интереснейших явлений раннесредневековой истории Восточной Европы - юдаизация Хазарии.
Хазарский каганат, возникший в конце VI в. н. э. в процессе распада Западнотюркской империи и воспринявший и развивший на юго-востоке Европы древ нетюркскую политическую традицию, в это время ведет жестокую борьбу с арабскими завоевателями, выступая в качестве союзника Византии.

Именно сюда, в Хазарию, бегут остатки хорезмийских повстанцев-юдаистов, во главе с «новым багпуром, сменившим убитого Кутейбой Хурзада и известным из еврейско-хазарских источников под именем Булана.

Хорезмийские изгнанники быстро выдвигаются в Хазарии на первый план, становятся во главе хазарских войск, и в конечном итоге их вождь становится фактическим правителем Хазарии, родоначальником династии хазарских беков, оттесняя на второй план кагана, превращаемого, по хорезмийскому образцу, в бесправного сакрального царя.
Синкретический хорезмийский юдаизм становится государственной религией Хазарии.
Эти события происходят между 712 и 730 гг., когда уже «обращенный» хазарский царь Булан во главе своей армии вторгается в арабские владения в Закавказье.

Дальнейшие события позволяют восстановить сопоставление хазарских, арабских и китайских источников и нумизматических данных. Арабы почти ничего не сообщают нам о Хорезме на протяжении всего VIII в. - период напряженной борьбы, связанной с окончательным завоеванием Средней Азии арабами и упорными восстаниями среднеазиатских царств.

Видимо, Хорезм продолжал жить своей обособленной жизнью, оставаясь в стороне от этих бурных событий, ограничиваясь формальным признанием вассальной зависимости от арабов и, время от времени, посылкой вспомогательных военных контингентов.
Археологические памятники Хорезма VIII в. не говорят нам ни о каких сколько-нибудь заметных переменах в социальном укладе, быту и культуре хорезмийцев. Напомню, что Тешик-кала, классический памятник афригидской культуры, относится ко второй половине VIII в. Однако к середине VIII в. относятся два важных свидетельства о политической активности Хорезма. На это время падает последняя попытка Китая восстановить свои позиции в Средней Азии. И в том же самом 751 г., когда на Таласе происходит решающая битва между войсками полководцев Гао-Сянь-чжи и Зияда ибн-Салиха, решившая спор окончательно в пользу арабов, в Китай прибывает посольство хорезмшаха Шаушафара - акт, явно враждебный по отношению к арабам, свидетельствующий о стремлении Хорезма вновь выступить в качестве самостоятельной силы в арабо-китайской борьбе.

А монеты Шаушафара доказывают, что его выступление имело и иные предпосылки, - кроме благоприятной международной ситуации.
Царский титул на этих монетах читается MR"MLK"pr"r xzrn - «господин царь благословенный хазарский». Видимо, незадолго до 751 г. произошло объединение двух ветвей афригидов - хазарской и хорезмийской, создание огромной империи, простиравшейся от Крыма и Приазовья до Хорезма. Важным документом этого единства является так называемый Noticia Episcopatuum, документ VIII в., содержащий список христианских епископских кафедр. Хазарская христианская церковь, образующая в это время самостоятельную митрополию с центром в Крыму, в Доросе, включает семь епископских кафедр. На третьем месте в этом списке, после Крымской и Итильской, идет Хвалисская, т.е. Хорезмская (в аланско-хазарском произношении) кафедра, а далее следуют четыре севернокавказские. Этот факт объясним только в свете политического единства Хорезма и Хазарии. Любопытно, что даже в X в. хазарский царь Иосиф в своем знаменитом письме испанскому еврею Хасдаи ибн-Шапруту включает Хорезм в состав хазарских владений - для этого времени уже без всяких оснований, кроме исторической традиции (см. карту 3).

Видимо, к этому времени относится образование в Хорезме значительной христианской колонии, о наличии которой свидетельствуют в начале XI в. ал-Бируни и в середине XIII в. Плано Карпини. Характерно, что первый из этих авторов описывает бытовавший в его время у хорезмийских христиан-яковитов (православных, а не несториан, являвшихся наиболее распространенной сектой христиан Ирана и Средней Азии) новогодний обряд «каландас», и по имени и по содержанию тождественный со славянским обрядом колядования. Плано Карпини, в свою очередь, прямо указывает, что христианская колония в Ургенче состояла из хазар, русских и аланов. Видимо, как с событиями VIII в., так и в особенности с событиями X в., когда, как мы увидим ниже (см. гл. X), в Хорезм эмигрируют значительные группы хазарского населения, и на рубеже X и XI вв. вновь устанавливается политическое объединение Хазарии и Хорезма, связана эта инфильтрация в Хорезм различных этнических элементов, входивших в состав каганата, в том числе и русских славян.

Интересно, что известный арабский генеалогист конца VIII начала IX в. ибн-ал-Кальби (умер в 819 г.) дает любопытную генеалогию хазар и хорезмийцев, тесно увязывая их друг с другом: «Родил Исхак (Исаак), сын Ибрагима ал-Халиля (Авраама), Хазара и Б-з-ра и Бурсуля и Хорезма и Филя».
Здесь в качестве «братьев» фигурируют рядом с Хазаром, Бурсулем (близко родственное хазарам и соседнее с ними племя) и В-з-ром (видимо, У-з-р хазарской генеалогии Иегуды бен-Барзиллая) также эпонимы Хорезма и Филя (как мы помним, название одного из древнейших городов Хорезма), с возведением их к Исааку, т.е. со включением их в еврейскую генеалогию. Правда, в X в. хазары (по письму Иосифа) воспринимают уже ортодоксальную еврейскую родословную, возводя свой род к Тогарме и Йафету. Но в VIII в. и в Хорезме и в Хазарии явно была распространена апокрифическая генеалогия, которая могла возникнуть только на базе политического единства этих стран.
Видимо, с деятельностью хорезмийских эмигрантов связано и имевшее место около середины того же VIII в. перенесение столицы Хазарии из Дагестана в Итиль на Нижней Волге на важнейший из узловых пунктов торговых связен Хорезма с Восточной Европой, где скрещивалось несколько сухопутных и водных путей.

Политическое объединение Хазарии и Хорезма продолжается вплоть до 60-х годов VIII в. Когда в 764 г. хазарские войска берут Тбилиси, во главе их стоит хорезмииский военачальник - Растархан (или, как предлагает читать Маркварт, Астархан). Есть все данные полагать, однако, что это объединение было недолговечным.

Карта 3. Центры хазарско-хорезмийской митрополии середины VIII в. по Notitia Episcopatuum
А - Доросская митрополия; Б - епископские кафедры:
I - Хоцирская (Карасубазар); 2 - Астельская (Итиль); 3 - Хвалисская (Хорезм); 4 - Оногурская (Прикубанье); 5 - Ретегская (Терек?, Тарки?); в - Гуннская (Варачан-Семендер); 7 - Таматархская (Тамань); В - схема границ хазарских владений по письму царя Иосифа; Г - основные торговые пути; И - важнейшие экономические центры Хорезма; Е - отмеченные источниками хорезмские колонии в Европе; Ж - названия племен, областей и географических пунктов по письму царя Иосифа
________________________________________ ________

По данным письма царя Иосифа, внук Булана - Обадия, правивший в 60-70-х годах VIII в., произвел крупные политические и религиозные реформы: «...обновил царство и укрепил веру согласно закону и правилу», опираясь на еврейское талмудистское духовенство, пришедшее «из Багдада, Хорасана и земли Греческой» и впервые введшее в Хазарин «24 книги, Мишну, Талмуд и весь порядок молитв, принятых у хаззанов».
К этому же времени относится свидетельство Константина Багрянородного о гражданской войне в Хазарии, завершившейся изгнанием из каганата и бегством на запад, сначала в северно-черноморские степи, а затем, в союзе с венграми, в Паннонию, некоей народности, называемой Константином каварами.

Кавар - западнохазарское произношение имени хвар, ховар самоназвание хорезмийцев, в аланском произношении хвал, ховал, хал. В этом последнем произношении, в форме халисии, потомки каваров зарегистрированы в XI в. в Венгрии в качестве особого народа, о котором, с одной стороны, сообщается Иоанном Киннамом, что «они одного исповедания с персами», а с другой - что они «управлялись законами моисеевыми, да и то не совсем правильно понимаемыми».

Видимо, противоречие источника отражает противоречивый характер причудливого зороастрийско-иудейского синкретизма религии потомков хорезмийских изгнанников.
Потомки каваров еще в XIII в. сохранили смутное предание о своем хорезмийском происхождении. В венгерских хрониках XIII в. сохранилось предание о хорезмийской генеалогии короля Самуила Абы (1041-1044), выходца из каварской аристократии. Род его возводится к братьям Еду и Едумеру, сыновьям сына Аттилы - Хабы от матери-хорезмийки, причем Едумер возвращается в Венгрию вместе с многочисленным родом своего отца и матери.

Любопытно, что книжная традиция об Аттиле, наслоившись здесь на хронологическую схему действительной генеалогии каварских вождей, привела наиболее раннего из наших информаторов - венгерского хрониста XIII в. Симона Кезаи к грубому хронологическому противоречию: события времен Аттилы отнесены к 700 г. н. э., а последовавшее за его смертью изгнание гуннов из Паннонии - ко времени, совпадающему с временем изгнания иудействующих хорезмийцев из Хорезма.

События правления Обадии нельзя не рассматривать как хазарскую реакцию против господства хорезмийских эмигрантов и подчиненияв правление Шаушафара и его преемника Турксаната (видимо, не случайно получившего имя основателя династии хазарских каганов, тюркского вождя конца VI в., известного в византийской информации под именем Турксанта) - самой Хазарии Хорезму.

Обадия, сам потомок хорезмиицев по происхождению, становится здесь на сторону туземной знати и, опираясь на авторитет ученого еврейского духовенства, привлеченного из разных стран, совершает переворот, завершившийся вторичной эмиграцией иудеиствующих хорезмиицев еще далее на запад.
Бегство на старую родину вряд ли было возможно. Там быстрые успехи делает ислам, и современник и дальний родственник Обадии принимает мусульманское имя Абдаллаха.
Хорезм прочно входит в систему халифата.

На монетах Абдаллаха, над крупом коня Сиявуша, вычеканены миниатюрными куфическими буквами имена арабских наместников Хорасана - Джафара (ибн-Мухаммеда, 787-789), ал-Фадла (ибн-Яхья, 794-803).
Монеты эти, на которых обрывается традиционная хорезмийская чеканка, резко падают в весе: уже монеты Шаушафара неполновесны (низший вес сасанидской драхмы 3.69 г), колеблясь между 3.06 и 3.26 г. Монеты Абдаллаха без имен наместников весят 1.97-2.44 г. а с именами Джафара и Фадла всего 1.32-2.05 г. падая в весе более чем вдвое по сравнению с драхмами Шаушафара и более чем втрое - с полновесными хорезмийскими драхмами VII -начала VIII в. (4.36-4.67 г), значительно превосходящими максимальный вес сасанидской драхмы (4.06 г). Резко падает качество металла - некоторые монеты Абдаллаха имеют ничтожную долю серебра в лигатуре, превращаясь чуть ли не в медные монеты.

Так, в истории головокружительного падения веса и качества монет хорезмшахов VIII в. как в зеркале отразилась внутренняя экономическая история страны под властью арабских завоевателей, в условиях глубокого внутреннего социального кризиса.
Еще более ярко отразился этот упадок в исторической динамике орошенных земель. На рубеж VIII и IX вв. и на последний падает их новое резкое сокращение: целиком выпадает из эксплоатации главное восточное ответвление Гавхорэ - от Гульдурсуна до Кырк-кыза. Более сотни замков превращаются в руины, стоящие в пустыне до наших дней.
Резко сокращается и другое ответвление - древний Кельтеминар. Тысячи гектаров земли становятся достоянием пустыни. Этот процесс, несомненно, сопровождается острой классовой борьбой. За ее счет прежде всего нужно отнести и самую гибель бесчисленных замков и укрепленных крестьянских усадеб, где мы повсюду встречаемся со следами военного разгрома и пожара.

Хорезм IX в. не испытал крупных внешних нашествий, которые могли бы объяснить эту мрачную картину опустошения.
Свидетельством этой борьбы является продолжающаяся вплоть до X в. массовая эмиграция хорезмийцев - теперь уже мусульман - в Хазарию, где наемная хорезмийская гвардия становится главной опорой власти кагана и бега. Несомненно, эта гвардия комплектуется, в первую очередь, за счет разоряющихся мелких свободных земледельцев, перед которыми открываются только две перспективы превращение в «слуг и кедиверов» феодалов или эмиграция.

3

На протяжении IX-X вв. Хорезм попеременно входит в состав сменяющих друг друга, возникающих на восточных окраинах вступившего в полосу политического распада халифата крупных раннефеодальных объединений восточного Ирана и Средней Азии - государств тахиридов, саффаридов, саманидов.
Мы имеем очень мало данных по внутренней истории Хорезма этого времени, но эти данные говорят, что в Хорезме развивались в основном те же процессы, какие характерны и для других областей халифата; из них наиболее существенным является процесс распада старых патриархально-рабовладельческих традиций, сковывавших развитие феодальной экономики. Одним из важнейших моментов этого процесса являлся разрыв традиционных патриархальных связей между аристократией и народом, на первых порах маскировавших и, соответственно, облегчавших феодальную эксплоатацию остающегося формально свободным населения, но на рассматриваемом этапе превратившихся уже в тормоз для растущих аппетитов феодалов.
Бурная обстановка арабского завоевания и последующих десятилетий как нельзя более благоприятствовала изменению этого положения. Часть старой полупатриархальной-полуфеодальной дихканской знати была уничтожена в ходе бесконечных войн, восстаний, военного террора завоевателей. Другая часть поступила на службу арабам и в качестве военачальников и чиновников халифа и его наместников порвала связь с родиной. Оказавшись в новых местах, где не нужно было уже считаться с традициями многовековой патриархальной связи с общинами, эта новая знать, в состав которой влились также арабские и тюркские элементы, открыто противопоставляет себя народу. Уже с первых десятилетий истории Арабской империи, и с особой силой в IX-X вв., широко развивается практика земельных пожалований в вознаграждение за военные и гражданские заслуги полководцев и чиновников, щедро наделяемых ленами в виде деревень и целых сельских районов. Столь же широко развивается практика раздачи земель и селений в вакф, т.е. пожалование их различным религиозным учреждениям.
Есть данные о том, что и Хорезм не составлял здесь исключения. Так, из «Рисале» ибн-Фадлана мы узнаем, что селение Артахушмитан (в XIII в. Якут описывает его как большой город) составляло владение визиря халифа Муктадира ибн-ал-Фурата, причем в 921 г., когда ал-Фурат попадает в опалу, халиф отбирает это имение и передает некоему Ахмаду ибн-Муса ал-Хорезми.

Однако, находясь на окраине халифата и владений его могущественных хорасанских вассалов, Хорезм, видимо, переживал эти процессы в несколько замедленном темпе. Характерно, что, если в Мавераннахре и Хорасане уже к X в. масса населения как городского, так и сельского уже не участвует в войнах и войско комплектуется из наемных отрядов тюркских кочевников и преторианской гвардии вооруженных рабов («гулямов»), хорезмийцы, как согласно подтверждают все источники X в., остаются воинами, доблесть и воинское мастерство которых настойчиво подчеркивают источники (см. ниже, гл. X). Это бесспорный признак сохранения здесь еще достаточно мощной прослойки лично свободных и граждански полноправных земледельцев и ремесленников, факт, немаловажный для понимания источников военной мощи Хорезма в период его нового подъема, падающего на вторую половину X в.

Детальный анализ описываемых в этой главе событий см. в наших работах «Новогодний праздник "каландас" у хорезмийских христиан XI в.», СЭ, 1946, № 2 и «Хорезмийская генеалогия Самуила Абы», СЭ, 1947, № 1.
Как и в других среднеазиатских царствах, особа царей Хорезма считалась священной. Они рассматривались в качестве воплощенных божеств. Как мы пытаемся доказать в нашей цитированной выше работе в СЭ, 1946, № 2, наряду с воплощенным божеством - хорезмшахом, или «хорезмским Хосровом», в Хорезме в VIII в. существовали светские цари-соправители, которые и носили титул «багпур».
ВДИ, 1938, № 4, стр. 129-131.
Там же, стр. 138-139.
_________________________________________
С.П. Толстов, "По следам древнехорезмийской цивилизации", ч. II, гл. IX,
Изд. АН СССР, Москва-Ленинград, 1948

С. П. Толстов.

МОСКОВСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ М. В. ЛОМОНОСОВА

С. П. ТОЛСТОВ

ДРЕВНИЙ ХОРЕЗМ

Опыт историко-археологического исследования

ИЗДАНИЕ МГУ МОСКВА-1948

Обложка, фронтиспис, шмуцтитулы, концовки и цветные таблицы художника Н. П. Толстова.

Ведь камня этих стен так много рук касалось,

Что оттиски легли на каждый уголок.

Привратником здесь был властитель Вавилона,-

О слушай, Туркестан, - трубит военный рог.

Балконы рухнули, отполыхали балки.

Здесь был когда-то пол, здесь-круглый потолок.

Не удивляйся! Там, где соловьи гремели,

Одна сова кричит плачевный свой упрек.

Афзаль-ад-Дин Хагани.

Громаду лет прорвет

И явится весомо, грубо, зримо,

Как в наши дни вошел водопровод,

Сработанный еще рабами Рима.

В. Маяковский.

Список принятых сокращений........ 6

Глава I-Стена в пустыне

I. Предистория Великого Хорезма... 13

II. «Земли древнего орошения» и Хорезмская экспедиция 1937-1940 гг. ... 27

Глава II-Рустаки Гавхорэ

I. К истории вопроса......... 37

II. Памятники доирригационного периода 39

III. Динамика древней ирригационной сети................ 43

IV. Исторические предпосылки сокращений ирригационной сети Хорезма … 48

V. К истории повторных освоений «земель древнего орошения» Хорезма…. 55

Глава III-Башня Африга

I. Время шалашей рыболовов..... 59

1. Хорезмийский неолит..... 59

2. Бронзовый век Хорезма.... 66

3. Ранне-железный век Хорезма.. 68

4. К вопросу о протохорезмийской письменности......... 71

II. Время тысячи городов....... 77

1. Городища с жилыми стенами.. 77

2. Городища кангюйского времени 84

3. Городища кушанского времени 102

4. Кушано-афригидские памятники 119

III. Время двенадцати тысяч замков… 128

1. Мертвый оазис Беркут-кала.... 128

2. Тешик-кала.......... 138

3. Вопросы социальной истории.. 150

IV. Время «Великих Хорезмшахов».... 154

Глава IV-Хорезмийский всадник

I. Монеты Сиявушидов-Афригидов.... 173

II. Древнехорезмийские терракоты.... 196

III. Конница Кангюя........ 211

Экскурс I-Угроза Евтидема

I. Греческая колонизация...... 231

II. Возникновение греко-бактрийского и парфянского царств..... 232

III. Евтидем из Магнезии и Антиох III 236

IV. Пушьямитра, яваны и наследники Маурья............ 237

V. Евкратид и Гелиокл........ 238

VI. Мигридат I, массагеты-юечжи и падение греко-бактрийского царства.............. 241

Экскурс II-Тиранния Абруя

I. Легенда об Абруе........ 248

II. Абруй и Або-каган....... 250

III. Кризис тюркского каганата в 80-х годах VI в. н. э. и восстание Або-кагана.......... 256

IV. Социальная база движения Або-Абруя в Нижней Согдиане.... 269

V Эфталиты, Маздак и Абруй.... 276

Экскурс III-Путь корибантов

I. Кави и карапаны........ 282

1. Ферганский науруз..... 282

2. Агура-Мазда и Ангро-Майнью 286

3. Ажи-Дахака и Трэтаона... 292

4. Змей и конь......... 303

5. Кави и карапаны...... 307

6. Атеш-кеде.......... 314

7. Кави, каяниды и цари-жрецы домусульманской Средней Азии…. 317

II. Скверна Муканны........ 320

1. Текст Нершахи....... 320

2. Массагетский обычай.... 321

3. Сукана и энареи...... 323

4. Yavananis.......... 325

5. Маздак, Муканна, карматы…. 331

Глава V-Опыт исторического синтеза.... 341

Работая в 1931-1937 гг. над вопросами ранней истории Средней Азии и других стран Ближнего и Среднего Востока, автор настоящей работы вынужден был убедиться, что существовавшая в литературе трактовка социально-экономического строя домусульманского периода, как сложившегося феодального строя - не верна и в сущности ни на чем не основана. Напротив, письменные источники с несомненностью сигнализировали наличие многих черт, свойственных рабовладельческому строю. Автор в ряде своих работ попытался обосновать это положение (для арабов - в 1932 году, для кочевых народов Средней и Центральной Азии - в 1934 г., в общетеоретическом, сравнительно-этнографическом плане - в 1935 г., наконец, для оседлых народов Средней Азии - в 1935 - 1938 гг.) 1 .

В этой работе огромную методологическую помощь автору оказали труды академика В. В. Струве, показавшего на обширном материале классического Востока несостоятельность феодальной концепции древневосточной истории.

Однако, отстаивая в целом ряде дискуссий 2 свою точку зрения, автор не мог не видеть слабых мест своей аргументации, являющихся неизбежным следствием скудости источников, их фрагментарности, допускающей большое разнообразие толкований. Для него стало ясно, что только поход за новыми, скрытыми в земле, историческими фактами, только широко поставленные и целеустремленные археологические работы могут поставить разработку дискуссионных проблем древней истории Средней Азии на прочную, не допускающую кривотолков, базу. До этого автор мог использовать лишь крайне фрагментарный, хотя и весьма интересный материал, большей частью происходящий из случайных сборов дореволюционных коллекционеров, из крайне несовершенных с методической стороны раскопок единственного домусульманского памятника (не считая Анау), изучавшегося до революции, - Афрасиаба 3 да еще очень немногих данных первых советских экспедиций, из которых особенно нужно отметить работы экспедиции Музея восточных культур под руководством Б. П. Денике в Термезе 4 , работы М. В. Воеводского, М. П. Грязнова 5 и А. И. Тереножкина 6 по усуньским могильникам Семиречья, работы Термезской экспедиции М. Е. Массона, связанные с находкой в 1933 г. фрагмента скульптурного карниза начала н. э. в Айртаме близ Термеза 7 и раскопки экспедиции А. А. Фреймана на горе Муг на верхнем Зеравшане, обогатившие науку блестящим комплексом согдийских документов начала VIII в. 8 Лишь в процессе работ автор смог ознакомиться с прекрасными результатами работ Термезской экспедиции М. Е. Массона 1936 - 1938 гг.

Объектом своих полевых исследований автор избрал Хорезм. Выбор этот был не случайным. Автор связан по работе с Хорезмом еще с 1929 г., когда он впервые приехал сюда в качестве участника историко-этнографической экспедиции РАНИОН в Куня-Ургенчский и Ходжейлинский районы. Эта экспедиция определила все направление последующей работы автора, в центре внимания которого, куда бы его ни отвлекали разнообразные привходящие задания, оставались история, этнография и археология этой своеобразной области Средней Азии, «Среднеазиатского Египта», одной из древнейших культурных областей нашей страны. Полевые исследования, начатые в 1929 г., были продолжены им как руководителем Среднеазиатской историко-этнографической экспедиции Музея народов СССР, выполняя план которой, в 1932 и 1934 гг. автор посетил Хивинский, Турткульский и Чимбайский районы. Все эти работы, приводя автора к заключению об исключительной роли Хорезма в системе историко-культурных связей Средней Азии и евразиатского Севера, также диктовали необходимость археологического углубления этих исследований. Так как на Хорезмской территории скрестились обе линии исследовательских интересов автора, это предопределило выбор именно Хорезма в качестве базы для развертывания широко поставленных археологических работ.

Настоящая работа представляет собой результат четырехлетних полевых исследований возглавляемой автором Хорезмской археологической экспедиции Московского отделения ИИМК Академии Наук СССР, целевые установки которой определились сформулированными выше положениями.

Эта книга отнюдь не является попыткой систематической публикации обильных и разнообразных материалов, добытых экспедицией за четыре года работы. Разработка этих материалов продолжается автором и его сотрудниками, и пройдет немало лет, пока они целиком смогут быть введены в научный оборот.

Однако сейчас уже пора подвести некоторые итоги проделанной работы, суммировать наиболее существенные из тех исторических и историко-культурных выводов, которые уже сейчас позволяет сделать материал. Это необходимо и для того, чтобы наиболее важные итоги наших работ стали достоянием широких кругов советских историков и сделали свое дело в разрешении упомянутых выше дискуссионных вопросов, и для того, чтобы мы сами могли более планомерно и целеустремленно продолжать разработку добытых материалов. Опытом такой итоговой работы, суммирующей выводы, на которые дает право наш материал по важнейшим линиям исследования (история ирригации, типов жилищ и поселений, фортификации, вооружения, нумизматики, нумизматической эпиграфики, изобразительного искусства), и является настоящая книга.

Надо отметить, что автор и возглавляемый им коллектив работников Хорезмской экспедиции были не одиноки в своей работе по выявлению новых документов по истории домусульманской Средней Азии. Почти одновременно широко развертывается работа в целом ряде других районов. Отметим большую Термезскую комплексную экспедицию М. Е. Массона (1936 - 1938 гг.) 9 , продолжившую работы Термезской экспедиции Музея восточных культур 1926 - 1927 гг., многолетние труды Г. В. Григорьева по изучению приташкентских городищ, начатые еще в 1934 г. 10 , и блестящие результаты исследования тем же автором античного городища Тали-Барзу близ Самарканда 11 , экспедицию М. Е. Массона по трассе Большого Ферганского канала (1939 г.), давшую исключительно ценные материалы по культуре древней Давани 12 , большую экспедицию А. Н. Бернштама в Киргизию и Юго-Вост. Казахстан (1933 - 1946 гг.) 13 , работы В. А. Шишкина на западной окраине Бухарского оазиса в 1937 г. 14 , наконец, работы А. И. Тереножкина в Ак-тепе под Ташкентом 15 и на Ташкентском канале им. Молотова 16 .

Эти работы дали нам возможность опереться на многообразный сравнительный материал и во многом подкрепить и уточнить наши выводы и заключения. Социально-экономические выводы, к которым приводит многих из этих авторов анализ их материала, во многом перекликаются с нашими, сформулированными еще в работах 1938 - 1941 гг. и развиваемыми ниже. Так, М. Е. Массон в заключении своей работы в Трудах ТАКЭ пишет: «В свое время, когда археологические исследования Средней Азии находились в самом зачаточном состоянии, В. В. Бартольд, оперируя в силу этого по преимуществу письменными источниками, весьма ограниченными для времени до арабского завоевания, констатировал, что по ним он не видел существенной разницы в жизни Туркестана между IV веком до н. э. и VII веком н. э. А так как к моменту арабского завоевания в области Мавераннахра можно видеть ряд признаков феодальных отношений, то невольно создалась тенденция относить их в Средней Азии в глубь тысячелетий. С такого рода положением известные теперь археологические данные, почерпнутые из изучения памятников материальной культуры, отражающих в себе современные их созданию производственные отношения, находились бы, пожалуй, в вопиющем конфликте» 17 .

И ниже автор, анализируя констатированный им по археологическим данным культурный кризис V - VI вв., задает вопрос: «Не приходится ли он на грани становления новой формации, когда процесс разложения базиса предшествующей формации, при соответствующем толчке извне, стал проходить с большой интенсивностью?» 18

К еще более решительной формулировке приходит А. Н. Бернштам, определяя способ производства археологически исследованных им согдийских колоний Семиречья, как рабовладельческий 19 .

То обстоятельство, что предлагаемая вниманию читателя книга эта базируется на новом, лишь частично и предварительно опубликованном материале, делает особенно трудным разрешение задачи ее построения. Стремясь дать последовательное изложение истории культуры Хорезма, как она предстает перед нами в свете наших памятников, автор одновременно должен был обосновывать свои хронологические определения, базирующиеся на комплексе признаков, относящихся к различным областям культуры, и только в целом делающие эти определения достаточно убедительными. Взаимное перекрещивание нумизматических, керамических, историко-архитектурных и других штудий крайне затрудняло последовательное тематическое и хронологическое расположение материала. Поэтому автор вынужден был, памятуя указание Маркса, отказаться от подчинения метода изложения методу исследования. Распределив материал по тематически-хронологическому принципу, он для облегчения ориентации дал в начале краткую хронологическую классификацию памятников, вводящую читателя в принятую автором систематику и терминологию. Развернутое обоснование каждого из определений этой классификации читатель найдет в соответствующих разделах последующих глав.

Вместе с тем, ряд выводов, делаемых автором, не может быть обоснован на одном хорезмийском материале. Это относится, прежде всего, ко многим фактам социально-экономического строя и социальных движений древнего Хорезма, сигнализируемых археологическими данными, но осмысляемых только в свете всего среднеазиатского документального материала, которым мы располагаем. Поэтому, чтобы не загружать основной текст посторонним Хорезму материалом, мы сочли наиболее целесообразным включить в состав нашей книги в качестве особых экскурсов очерк, посвященный анализу политических событий в Средней Азии во II - I вв. до н. э., позволяющий выяснить роль Кангхи - Хорезма в эту эпоху, и нашу работу 1938 г. «Тиранния Абруя» (в несколько переработанном виде), которая пополняет наш археологический материал данными всех известных нам письменных источников по смежным районам Средней Азии, прежде всего по Согду, и обосновывает таким образом с новой стороны наши заключительные выводы, и, наконец, небольшое исследование проблемы пережитков традиций первобытной общины в Средней Азии античной и средневековых эпох, базирующееся на привлечении к освещению археологических данных и древних текстов широкого сравнительно-этнографического материала.

При написании основного текста книги автор также использовал в ряде мест текст своих ранее опубликованных статей в БДИ 1938 г. № 4, ВДИ 1939 г. № 2 и 3, ВДИ 1941 г. № 1, подвергнув его, однако, коренной переработке и дополнению. Заново написаны I и II главы, первый и четвертый разделы III главы, второй и третий разделы IV и вся V глава, экскурсы I и III.

В заключение автор считает своим приятным долгом выразить глубокую благодарность прежде всего дружному коллективу своих сотрудников по экспедиции, без самоотверженной работы которых было бы невозможно создание этой книги, прежде всего археологам Я. Г. Гулямову и А. И. Тереножкину и художнику Н. П. Толстову, лаборанту ИИМК В. В. Штылько, оказавшей нам исключительно большую помощь в организации камеральной работы над коллекциями, а также всем тем, кто в процессе восьмилетней работы над материалом оказал ему помощь указаниями, советами и критикой - академику В. В. Струве, академику И. А. Орбели, членам-корреспондентам Академии Наук СССР А. А. Фрейману, С. Е. Малову, К. В. Тревер, А. Ю. Якубовскому, профессорам М. Е. Массону, В. Д. Блаватскому, покойным А. Н. Зографу и Б. П. Денике и многим другим.

1 См. наши работы: «Очерки первоначального ислама». «Советская этнография», 1932 г., № 2. «Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах». Сб. «Проблемы генезиса и развития феодализма». Л. 1934. «Военная демократия и проблема генетической революции» ПИДО, 1935, № 7 - 8. «Основные вопросы древней истории Средней Азии», ВДИ, 1938, № 1. «Тиранния Абруя», ИЗ, 1938, III.

2 Пленум ГАИМК в июне 1933 г., Среднеазиатский пленум ГАИМК, 1935 г. и др.

3 В. Л. Вяткин. Афрасиаб - городище былого Самарканда. Самарканд - Ташкент, 1927.

4 «Культура Востока». Вып. 1, М., 1927. Вып. 2, М., 1928.

5 М. В. Воеводский и М. П. Грязнов. ВДИ, 1938, № 3 - 4.

6 А. И. Тереножкин. ПИДО. 1935, № 5 - 6.

7 М. Е. Массон. Находка фрагмента скульптурного карниза первых веков н. э. Ташкент, 1933.

8 Согдийский сборник. Изд. АН СССР. Л. 1934.

9 Термезская комплексная археологическая экспедиция 1936 г. Труды УзАФН, серия 1, в. 2, Ташкент, 1941.

10 Г. В.Григорьев. Отчет об археологической разведке в Янгиюльском районе УзССР в 1934 г. Ташкент, 1935. Его же, Краткий отчет о работах Янгиюльской археологической экспедиции 1937 г. Ташкент, 1940. Его же, Каунчи-тепе. УзФАН, 1940.

11 Его же. Тали-Барзу. ТОВЭ, I.

12 М. Е. Массон. КСИИМК, V.

13 А.Н. Бернштам. Археологический очерк Северной Киргизии. МИИКК IV, Фрунзе, 1941, а также его же Памятники старины Таласской долины. Алма-Ата, 1941, и отчеты в ВДИ, 1939, № 4, 1940, № 2, КСИИМК № 1 и № 2.

14 В. А. Шишкин. Археологические работы 1937 г. в западной части Бухарского оазиса. Изд. УзФАН. Ташкент, 1940.

15 А. И. Тереножкин. Раскопки холма Ак-тепе близ Ташкента. Изв. УзФАН, 1941, № 3.

16 Его же. Памятники материальной культуры на Ташкентском канале. Изв. УзФАН, 1940, № 9.

17 М. Е. Массон. Городища Старого Термеза и их изучение. Труды УзФАН. Серия 1, вып. 2, стр. 102.

18 Там же, стр. 103. В статье «Термезская археологическая комплексная экспедиция» в КСИИМК, VIII, 1940, стр. 114. М. Е. Массон прямо говорит о «периоде рабовладельческой формации».

19 Цит. соч., стр. 57.

По следам древнехорезмийской цивилизации.

// М.-Л.: 1948. 328 с.

- 3

Часть первая.

Путешествие в Древний Хорезм.

Глава I. Страницы потерянной книги. - 7

Глава II. Ворота Древнего Хорезма. - 16

Глава III. В призрачной стране. - 25

Глава IV. Полёт через тысячелетия. - 37

Часть вторая.

Летопись мёртвых городов.

Глава V. Эра Сиявуша. - 65

Глава VI. Священная Кангха. - 91

Глава VII. Сокровища трёхбашенного замка. - 164

Глава VIII. Эра Африга. - 191

Глава IX. Мятеж Хурзада. - 221

Глава X. Время Бируни. - 234

Глава XI. Величие и падение Хорезма. - 274

Глава XII. Тайна Узбоя. - 296

Заключение. - 317

Принятые сокращения. - 324

Этот опыт восстановления сожжённых Кутейбой летописей древнего Хорезма - посильный вклад автора в ознаменование девятисотлетня со дня кончины одного из величайших учёных средневековья, автора утраченной «Истории Хорезма», хорезмийца АБУ-РАЙХАНА МУХАММЕДА ибн-АХМЕДА ал-БИРУНИ (972-1048)

Настоящая книга является попыткой обобщения материалов Хорезмской экспедиции АН СССР за 10 лет её работы (1937-1947). Несмотря на специфику, обусловленную выходом её в научно-популярной серии, она может рассматриваться как развитие и продолжение нашей монографии «Древний Хорезм» , законченной в 1942 г. и отражающей итоги первого пятилетия работ. Помимо того, что в предлагаемой книге впервые вводятся материалы, добытые в полевые сезоны 1945-1947 гг., мы широко используем также новые результаты наших камеральных и историко-комментаторских работ над материалом предшествующих сезонов. Естественно, однако, что новым материалам и новым, поставленным в связи с ними проблемам, не затронутым или почти не затронутым в «Древнем Хорезме», мы уделяем пропорционально значительно большее внимание. Я надеюсь, что те читатели, которые заинтересуются нашей темой, смогут найти более широкое обоснование наших выводов по работам первого периода в «Древнем Хорезме», изложение которого я старался построить так, чтобы, несмотря на свой специальный характер, книга была доступна и неспециалистам.

Пользуюсь случаем выразить глубокую благодарность за разностороннее и постоянное содействие в работах Хорезм-

ской экспедиции 1945-1947 гг. партийным и советским организациям Кара-Калпакской АССР, на территории которой в основном проходили работы экспедиции, - в первую очередь секретарю обкома КП(б) Уз т. Сеитову и председателю Совета Министров ККАССР т. Джаппакову.

Должен с особой признательностью отметить самоотверженную работу энтузиастов- - дружного коллектива сотрудников Хорезмской экспедиции и прежде всего моего заместителя по руководству экспедицией - архитектора М.А. Орлова, инициативе и энергии которого мы обязаны многими успехами, достигнутыми экспедицией в послевоенные годы.

Москва, ноябрь 1947 г.

С. Толстов

Наше путешествие закончено. Надо оглянуться на пройденный путь. И первое, на что нельзя не обратить внимания, это неполнота наших сведений. «Летопись мёртвых городов» древнего и средневекового Хорезма ещё пестрит пробелами, полна нерасшифрованных страниц. Но, пусть несовершенная, она всё же существует, и мы её прочли.

Вещи ещё раз оказали своё слово там, где молчат письмена.

Три большие эпохи истории Хорезма прошли перед нами, в том числе две, о которых десять лет назад не было известно ничего или почти ничего. Историческая картина третьей, хотя и достаточно щедро освещённая письменными памятниками, обогатилась новыми деталями, позволяющими углубиться в смысл событий, глубже понять сокровенные тайны внутренних процессов развития общества, скрывающихся за калейдоскопом дат и имён, мелькающих на страницах хроник, и за казуистической терминологией юридических документов.

Мы видим теперь, что Хорезмская империя XII-XIII вв., разрушенная монгольскими варварами, - не эфемерный продукт случайных политических комбинаций, не «колосс на глиняных ногах», каким склонны были рисовать её историки. Правда, она не устояла против монгольского нашествия. Но против него не устояли и десятки других, больших и малых государств, в числе их - Великая Русь и могущественная держава Закавказья, Грузия наследников Тамары.

Судьба Хорезма во многом перекликается с их судьбой. В XII в., как в Хорезме под эгидой Ургенча, так на Руси под эгидой Владимира и в Грузии под эгидой Тбилиси, идёт процесс экономического подъёма, расцвета городов, изживания феодальной раздробленности, консолидации феодальной монархии, успешной нейтрализации кочевых племён на границах и втягивания их в орбиту политического воздействия передовой государ-

ственности. И там и тут этот процесс обрывает страшная монгольская катастрофа, несущая с собой не только военные разрушения, не только господство варварского военно-рабовладельческого государства, как страшный спрут высасывающего жизненные соки из покорённых передовых стран. Она знаменует возвращение к успешно преодолевавшейся незадолго перед тем феодальной раздробленности, усиление позиций обузданной было феодальной знати, находящей в завоевателях опору против своего собственного народа и использующей мощь чужеземцев для осуществления своих узко эгоистических целей, возрождение наиболее жестоких и реакционных, полурабских форм феодальной эксплоатации народа.

О том, что подъём Хорезмийской империи был не случаен, что он соответствовал прогрессивным тенденциям исторического развития народов Средней Азии, свидетельствует дальнейший ход истории. Два поднимающихся в XIV в. мощных феодальных объединения, возглавленных династиями монгольского происхождения, - Золотая Орда и империя Тимура, в известной мере развивают и продолжают как в политической, так и в культурной области тенденции империи хорезмшахов. И Узбек, наиболее блестящий правитель Джучиева улуса, и Тимур могут быть названы наследниками хорезмшахов.

Империя Узбека возрождает в расширенном виде государство первых мамунидов и их предшественников - афригидов VIII в. То, что обычно фигурирует в литературе под именем «Золотоордынская культура», а именно великолепные произведения ремесленников обоих Сараев и других городов Поволжья XIV в., на деле, как показали исследования Якубовского, подтверждаемые нашими материалами, - лишь провинциальный вариант культуры средневекового Ургенча.

Основное, стабильное ядро империи Тимура территориально почти в точности совпадает с империей хорезмшаха Мухаммеда. Её сложение - прямое продолжение процесса, прерванного в 1218 г. монгольским нашествием. За спиной Тимура стоят

те же социальные силы, что и за спиной Мухаммеда; ему приходится сталкиваться в новых формах с теми же социальными противоречиями, что и его хорезмийскому предшественнику. Как ургенчец Мухаммед, так и шахрисябзец Тимур переносят свою столицу в Самарканд. Совсем не случайно именно хорезмийские художественные традиции получают дальнейшее развитие и достигают полного расцвета в великолепных памятниках тимуридского зодчества.

Но в обеих империях-наследницах, - в этом одно из роковых последствий монгольского нашествия, во много раз усилившего политическое влияние степной феодально-племенной знати, носительницы наиболее отсталых форм хозяйственных и политических отношений, - противоречие между главными фракциями правящего класса достигает ещё большей остроты, чем во времена Мухаммеда, причём с явными преимуществами в пользу тех тенденций, носительницей которых являлась антагонистка Мухаммеда - Туркан-хатун.

Только железная диктатура Тимура обуздала на некоторое время эти разрушительные тенденции, сказавшиеся с полной силой после смерти завоевателя, когда развернулась многовековая мрачная эпопея феодальных усобиц, экономического застоя, культурной реакции, из которой народы Средней Азии вывела только Великая Октябрьская социалистическая революция и братская помощь русского народа, раньше сумевшего преодолеть роковые последствия событий XIII в.

В государстве тимуридов находит своё развитие и завершение тот процесс, который, уходя своими корнями в глубокую древность, с особой силой проявляется в государстве хорезмшахов, - процесс консолидации узбекской народности, основного ядра будущей узбекской нации.

Именно в Хорезме раньше всего сказываются результаты того взаимопроникновения тюркских и индоевропейских элементов, которое лежит в основе узбекского этногенеза. Мы видим, что, по свидетельству Плано-Карпини, уже в XIII в. тюркская речь становится доминирующей среди хорезмийцев. И в то время, как для Бухары и Коканда вплоть до XIX и даже XX в. характерно сохранение персидского языка в качестве языка канцелярий и преобладающего языка литературы, - в Хорезме уже в XVII в. этот язык почти полностью сходит со сцены.

Бросая взгляд назад, мы видим, что не случайной была роль Хорезма как основного ядра первой феодальной монархии Средней Азии. За спиной «великих хорезмшахов» стояла экономическая сила Хорезма как мощного аграрного и ремесленного центра, сильного своими многовековыми хозяйственными связями с тюркской степью и восточноевропейскими странами.

За спиной хорезмшахов была тысячелетняя история одного из выдающихся центров античной цивилизации, многократно в своей истории становившегося ядром обширных рабовладельческих империй. Так было накануне образования государства ахеменидов, так было в эпоху, последовавшую за македонским завоеванием.

Уже на заре средневековья Хорезм начинает вновь играть выдающуюся роль в событиях мировой истории. Мы видим Хорезм в VIII в. у колыбели Хазарской державы, когда отголоски событий внутренней истории Хорезма докатываются даже до далёкой Венгрии, где отдалённые потомки хорезмийских беглецов оспаривают право на трон. Он же появляется у её смертного одра как сильный претендент на хазарское наследство в Поволжье, распространяя своё политическое влияние на булгар и претендуя на гегемонию даже над Русью Владимира.

Мы могли видеть в ходе нашего путешествия, насколько многообразны и тесны узы, связывающие Хорезм и в первобытности, и в античности, и в средневековье со странами Севера - Сибирью и особенно Восточной Европой. Стараясь итти по пути, намеченному в этом вопросе В.В. Бартольдом и А.Ю. Якубовским, мы на нашем материале постарались показать, какие богатые возможности открывает отказ от традиционного разрыва между рассмотрением исторических судеб народов Средней Азии и народов европейской части нашей страны, в том числе и русского народа. Восходя к неолиту и бронзовому веку, эти связи выступают в тёмные времена формирования основных этнических комплексов Азии и Европы. Хетто-хурритская, фракийская, тохарская, скифо-сарматская проблемы одинаково стоят у источников среднеазиатского и восточноевропейского этногенеза.

Эти связи с особой силой проявляются между IV в. до н.э. и I в. н.э., когда без учёта роли Кангхи - Хорезма нельзя научно истолковать события истории северного Причерноморья, связанные с сарматскими и аланскими движениями. В этот период, как мы могли видеть выше, с особой силой сказывается влияние хорезмийской культуры на эти племена, отразившееся, в частности, в истории развития комплекса их вооружения и связанной с ним тактики, сыгравших впоследствии столь значительную роль в мировой военной истории, в истории доныне сохранившихся комплексов народной одежды народов Восточной Европы, многие элементы которых восходят к хорезмийским прототипам.

Связи эти тянутся в последующие столетия, через события истории хорезмийско-хазарских объединений VIII и X-XI вв. через события огузских движений, одновременно разыгрываю-

щихся в Восточной Европе и на Среднем Востоке, проявляясь то в славянских колядках у хорезмских христиан XI в., то в существовании русско-хазаро-аланской колонии в Ургенче XIII в., то в русских сказках о Хвалынском царстве.

Работы нашей экспедиции, как и работы других коллективов советских археологов, показали полную несостоятельность представлений буржуазных историков о безысходной застойности общества древнего Востока. Наши работы показали, насколько необоснованны претензии на то, что лишь Западной Европе присуща античная стадия исторического развития, в то время как Восток обречён тысячелетиями вращаться в заколдованном кругу какого-то доисторического феодализма. История Хорезма раскрывается сейчас перед нами как история перехода от первобытно-общинного строя к античному рабовладельческому, завершающегося около VIII-VII вв. до н.э., - примерно тогда же, когда складываются античные государства Греции, - созданием могущественного Хорезмийского государства, ведущего упорную борьбу с ахеменидской Персией, сохраняющего свою независимость в бурные годы македонского завоевания и оказывающего мощное культурное воздействие на племена Восточной Европы - наших отдалённых предков.

Мы видим теперь, что, достигнув своего расцвета в III-IV вв. н.э., античный Хорезм вступает в V-VI вв. в полосу глубокого социального кризиса, связанного с крушением рабовладельческого строя, сопровождаемым острой классовой борьбой и варварскими завоеваниями. Эти события ярко отражены в памятниках: о них говорят сокращение ирригационной сети, упадок городов и ремёсел, происходящий в это время, перенос центра тяжести общественной жизни в деревню, усиленные укрепления частных жилищ, разрушенные и сожжённые замки и усадьбы, в которых мы обнаружили кое-где вонзившиеся в стены стрелы и пробившие перекрытия огромные камни, брошенные камнемётными машинами.

Мы видим, что в Хорезме, как и в Европе, V-VI века открывают новую эпоху истории, средневеково-феодальную, когда полностью меняется весь уклад жизни, весь характер культуры. Шаг за шагом, переходя от памятника к памятнику, мы наблюдаем, как вслед за глубокой варваризацией раннего средневековья наступает, с X в., новая полоса хозяйственного и культурного подъёма. Вновь восстанавливаются каналы, возрождаются города, расцветают ремёсла и торговля. В XII в. создаются предпосылки для выхода Хорезма из периода феодальной раздробленности и превращения его в ядро одной из наиболее ранних и могущественных феодальных монархий

Востока, империи хорезмшахов, принявшей на себя первый удар полчищ Чингис-хана, разделив с Русью высокую заслугу спасения своей кровью европейской цивилизации. Изучая позднейшие памятники, мы видим, какой дорогой ценой оплатил Хорезм свою роль в этих страшных событиях.

Блуждая в мёртвой тишине пустыни по запустевшему после нашествия Чингис-хана мёртвому оазису Кават-кала, среди песчаных холмов которого стоят почти не тронутые пронесшимися семью веками развалины домов и замков начала XIII в., невольно переносишься в эту трагическую эпоху, оборвавшую величественный расцвет «хорезмийского ренессанса».

Разрушительные военные экспедиции Тимура, развязанные нашествиями феодальные войны снова и снова обрывают проблески возрождения в отдельных районах Хорезма, падающие на XIV-XVII вв., пока он не превращается к XVIII в. в один из самых захолустных углов и без того отсталой Средней Азии, известный под именем Хивинского ханства.

Наша экспедиция с полной определённостью разрешила много десятилетий занимавший учёных вопрос о причинах запустения обширных, некогда орошенных и заселённых территорий в различных странах Передней и Средней азии. На материале Хорезма, подтверждаемом результатами экспедиций в другие районы Средней Азии, мы смогли доказать, что не в естественно-исторических причинах (как думали многие) здесь дело. Не «усыхание Средней Азии» и изменение течения рек, не наступление песков и засолонение почвы объясняют это явление. Его причины коренятся в процессах социальной истории. Переход от античного к феодальному строю и сопровождающие его варварские завоевания с последующими феодальными усобицами и нашествием кочевников - вот гениально указанное Марксом и сейчас документально доказанное решение этой проблемы. А то, что разрушено человеком, им же может быть и воссоздано. И ярким свидетельством этого является история Хорезма наших дней.

Великая Октябрьская социалистическая революция вывела народы Хорезма из обусловленного катастрофами XIII-XIV столетий векового феодального застоя и колониального рабства. Новый, социалистический Хорезм, подлинный наследник великих трудовых и культурных достижений своих предков вновь выходит на широкое историческое поприще. Хлопкоробы, бойцы народных строек вышли на небывалую битву с пустыней.

Блестит вода и зеленеют берега канала, созданного методом народной стройки в годы Отечественной войны, протянув-

шегося вдоль ещё несколько лет назад «мёртвого» оазиса Беркут-кала, грозные замки которого, заброшенные в VIII в., простояли нетронутыми более 1000 лет. Сейчас у величественных стен мёртвых твердынь широко раскинулись поля и постройки колхозов.

Народы Хорезмского оазиса - узбеки, туркмены, каракалпаки, казахи - вступили в период нового, небывалого расцвета, оставляющего далеко позади самые высокие достижения античной и средневековой цивилизации Хорезма.

Абульгази - Aboul-Ghâzi Béhádour Khan. Histoire des Mogols et des Tatares. T. I. Texte. T. II. Traduction; par Desmaisons. St.Petersbourg, 1871.

АрхМЭ - Архив Маркса и Энгельса.

АС - Археологический съезд.

В.В. Бартольд. Орошение - В.В. Бартольд. К истории орошения Туркестана. Известия Туркестанского отделения Русского географического общества IV. Ташкент, 1902.

В.В. Бартольд. Туркестан - В.В. Бартольд. Туркестан в эпоху монгольского нашествия I-II. СПб., 1900.

ал-Биpуни - Аl bеruni. Chronologie orientalischer Völker, herausg. von E. Sachau. Leipzig 1878; Al-beruni. The Chronology of ancient nations, translated by E. Sachau. London, 1879.

Вестн. КазФАН - Вестник Казахстанского филиала Академии Наук СССР.

ВДИ - Вестник древней истории.

Древний Хорезм - С.П. Толстов. Древний Хорезм. Опыт историко-археологического исследования. М., 1948.

ЗВО - Записки Восточного отдела Русского археологического общества.

ЗИВ АН - Записки Института востоковедения Академии Наук СССР.

ЗKB - Записки Коллегии востоковедов при Азиатском музее Академии Наук СССР.

ИАН, СИФ - Известия Академии Наук СССР, серия истории и философии.

Ибн-Фадлан - Путешествие ибн-Фадлана на Волгу. Перев. под ред. академика И.Ю. Крачковского. М.-Л., 1939

ИВГО - Известия Всесоюзного географического общества.

ИЗ - Исторические записки.

КСИИМК - Краткие сообщения Института истории материальной культуры АН СССР.

Леpх. Археологическая поездка - П. Леpх. Археологическая поездка в Туркестанский край в 1867 г. СПб., 1870.

Марвази - Sharaf al-Zaman Tahir Мarvazi on China, the Turks and India, ed. by W. Minorsky. London, 1942.

МИА - Материалы и исследования по археологии СССР (изд. ИИМК АН СССР).

МИТТ-Материалы по истории туркмен и Туркмении. Изд. Института востоковедения АИ СССР.

МИУТТ - Материалы по истории Узбекской, Таджикской и

Туркменской ССР. Изд. АН СССР. Л., 1933.

OAK - Отчёты Археологической комиссии.

ПИДО - Проблемы истории докапиталистических обществ (журнал, изд. Гос. Академии истории материальной культуры. Л.).

ПТКЛА - Протоколы Туркестанского кружка любителей археологии (Ташкент).

Ростовцев, Animal style - M. Rostovtzeff. The Animal Style in South Russia and China. Princeton University Press, 1929.

ТИГ - Труды Института географии АН СССР.

ТОВЭ - Труды Отдела Востока Государственного Эрмитажа.

Труды УзФАН - Труды Узбекистанского филиала АН СССР.

ТСА - Труды Секции археологии и искусствознания Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук.

Худуд ал-Алем - Худуд ал-Алем. Рукопись Туманского. С введением и указателем В. Бартольда. Л., 1930.

В.А. Шишкин. Археологические работы 1937 г. - В.А. Шишкин. Археологические работы 1937 г. в западной части Бухарского оазиса. Ташкент, 1940.

Якут - Jacut’s geographisches Wörterbuch, herausg. von F. Wüstenfeld, I-VI. Leipzig, 1866-1870.

А.Ю. Якубовский. Развалины Ургенча - А.Ю. Якубовский. Развалины Ургенча. Л., 1930.

A.Ю. Якубовский. Сарай Берке - А.Ю. Якубовский. К вопросу о происхождении ремесленной промышленности Сарая Берке.

ЯЛ - Язык и литература.

ЯС - Яфетический сборник.

BAIIAA - Bulletin of American Institute for Iranian Art and Archaeology.

EI - Enzyklopaedie des Islams. Leiden, 1913-1938.

ESA - Eurasia Septentrionalis Antiqua (Helsinki).

Herzfeld. Paikuli - E. Herzfeld. Paikuli. Moinument and Inscription of the Early History of the Sassanian Empire. I-II, Berlin, 1924.

Итина М.А., Першиц А.И.

Творческая жизнь С.П. Толстова была сравнительно короткой, однако принадлежащие его перу многочисленные работы, в первую очередь, обращают на себя внимание огромным диапазоном его научных интересов. С.П. Толстов называл себя этнографом, востоковедом и археологом.

Думается, дело здесь не в том, какое место в круге его научных интересов занимала каждая из этих дисциплин. Главное в том, что все они в его многогранной научной деятельности сочетались, взаимно дополняя друг друга. Для С.П.Толстова это было совершенно естественно, ибо он принадлежал к плеяде ученых, для которых единственно возможным был очень широкий подход, далекий от бытующего у нас сейчас, нередко узкоспециализированного, при постановке и исследовании исторических проблем. Такой подход, базирующийся на большой научной эрудиции, накапливаемом в процессе непрерывных научных исследований опыте, наконец, таланте, позволил проявиться, по крайней мере, трем очень важным качествам С.П. Толстова — ученого.

Во-первых, это то, что принято называть научной интуицией. Располагая подчас достаточно ограниченным количеством фактов, С.П.Толстов строил научные концепции, многие из которых подтвердились последующими исследованиями, а если и нет, то будили научную мысль и способствовали поискам истины.

Во-вторых, что представляется более важным, С.П.Толстов смотрел далеко вперед, его научные изыскания были устремлены в будущее, поставленные и исследуемые им проблемы не исчерпывались задачами сегодняшнего дня, они были нацелены на далекую перспективу.

И, наконец, С.П. Толстов был ученым и гражданином, чутко улавливающим, а иногда и предвидевшим те возможности, которые открывались перед исторической наукой при использовании ее для нужд современности.

С.П. Толстов (1907 — 1976) родился в Петербурге в семье военного. Среднее образование получил в Москве. В1930 г. он окончил Московский Государственный университет, где учился на физико-математическом и историко-этнологическом факультетах. Именно тогда началась деятельность С.П. Толстова — этнографа, этнолога, последователя анучинской школы, приверженца комплексных методов исследования.

В 1934 г. С.П. Толстов окончил аспирантуру ГАИМК по специальности история и археология Средней Азии. В 1929-1936 гг. он сотрудник Музея народов СССР, ученый секретарь, а потом заведующий Московским отделением ИИМК АН СССР. Тогда же С.П.Толстов начал педагогическую деятельность, много лет был профессором МГУ, заведующим кафедрой этнографии (1939-1952 гг.), деканом исторического факультета (1943-1945 гг.).

Сразу после начала Великой Отечественной войны С.П.Толстов вступил в ряды народного ополчения, участвовал в боях под Ельней и Можайском, был ранен. После демобилизации он вновь работает в АН СССР и в 1942 г. назначается директором Института Этнографии АН СССР. На этом посту С.П.Толстов проработал 25 лет, совмещая эту работу с деятельностью в качестве ученого секретаря Президиума АН СССР (1949-1954 гг.).

В 1944 г. С.П.Толстов вступил в ряды КПСС. В 1953 г. он был избран чл.-корр. АН СССР.

Научная деятельность С.П.Толстова была высоко оценена в нашей стране и за рубежом. Он был награжден Государственной премией, удостоен звания заслуженного деятеля науки и техники Узбекской ССР, заслуженного деятеля науки Таджикской ССР и Каракалпакской АССР. В 1956 г. он был избран почетным членом АН Узбекской ССР. Признанием научных заслуг С.П.Толстова было избрание его членом-корреспондентом АН ГДР, почетным членом Итальянского института Среднего и Дальнего Востока, Парижского азиатского и антропологического общества, королевского антропологического института Великобритании и Ирландии, археологического департамента Индии, членом-корреспондентом школы восточных и африканских исследований Лондонского университета.

Свою научную деятельность С.П.Толстов начинал как этнограф. Еще будучи студентом, он работал в составе комплексной антропологической экспедиции МГУ в Ветлужском крае, Верхнем Поволжье, Волго-Окском Междуречье. Он вел исследования в составе этнографического отряда, который изучал русских, марийцев, разные этнографические группы мордвы, тверских карел, касимовских татар. В результате им было опубликовано несколько статей по народам центрально-промышленной области, в том числе статья “К истории терюханской народной культуры” (в соавторстве с М.Т.Маркеловым), в которой на основе полевых исследований материальной и духовной культуры этой этнической группы мордвы дается широкая картина этнических процессов, связывающих ее с финно-угорским, волжско-булгарским культурными компонентами и с позднее проявившимся отчетливом влиянии на нее русской культуры.

К этому же кругу работ относится статья “К проблеме аккультурации”, где в полемике с крупным этнографом того времени Д.К.Зелениным рассматривается проблема историко-культурных связей русских с финно-уграми. Обе эти статьи обращают на себя внимание комплексным подходом к исследованию этнографических материалов и в этом плане ярко отражают творческое кредо С.П.Толстова, которому он следовал на протяжении всей жизни. Уже в наиболее ранних своих работах Сергей Павлович Толстов выступил не только как собственно этнограф (этнолог), но и как историк первобытного общества.

Это объяснялось, наряду с исключительной широтой его научных интересов, тем особым положением, которое с самого начала заняла первобытная история в системе нового отечественного исторического знания. Считалось, что первобытно-исторические исследования — область отнюдь не только абстрактной науки. Безраздельно господствовало мнение, что со времен “Древнего общества” Л.Г.Моргана и его идей, отраженных в “Происхождении семьи, частной собственности и государства” Ф.Энгельса, речь здесь идет о самых коренных проблемах понимания всемирно-исторического процесса. Изначально частная собственность, классовое неравенство и отделенная от народа принудительная власть? Имманентны ли они тем самым человеческому обществу и, следовательно, вечны ли? Прочитанная в 1919 г. В.И. Лениным лекция “О государстве” привлекла внимание самой широкой общественности к проблемам первобытного коллективизма, сравнительно позднего возникновения классового общества и его неизбежной обреченности. К тому же на западе еще продолжалась начатая на рубеже веков острая критика взглядов Л.Г. Моргана (и тем самым Энгельса) ввиду необоснованности одних его теоретических положений и устарелости других. Это воспринималось как воинствующий антиисторизм и антимарксизм, подрыв самих устоев научного коммунизма, с этим надо было всячески бороться. В этих условиях первобытная (“первобытнокоммунистическая”) тематика воспринималась как злободневная, а наука первобытной истории как едва ли не самая важная область истории.

Лекции на эти сюжеты читались на фабриках и заводах, в железнодорожных депо и пошивочных мастерских. На рубеже 1920-1930-х годов, с началом “раскрестьянивания”, к этому добавилась еще одна практическая сторона первобытной истории. Надо было разобраться в доклассовых, в т.ч. общинно-родовых, отношениях и пережитках у многих народов Востока нашей страны, чтобы тем самым, как считалось, помочь переустройству их хозяйства и быта. Таким образом, первобытная история была грубо политизирована. Те, кто не хотел с этим считаться, должен был получить “запрет на профессию” (как профессор А.Н. Максимов), либо исчезнуть совсем (как профессор П.Ф. Преображенский). Те, кто бездумно верил во все несообразности устаревших взглядов, в большинстве своем процветал. Но оставался еще один путь, на котором можно было, балансируя по краю пропасти, заниматься любимым делом. Те, кто пошел по нему, прокручивал положенное количество раз “молитвенную мельницу”, отдавая положенное и Моргану и Энгельсу, и всем, кому надлежало, а затем старался в толще отжившего прорастить ростки нового. К числу последних принадлежал один из талантливейших и увлеченнейших историков своего времени Сергей Павлович Толстов. И оценивая то, что он сделал в науке первобытной истории, мы будем, как это и положено в историографии, исходить не только из сегодняшних достижений науки, но и из состояния науки в те годы, когда он работал. С.П. Толстов замечателен, прежде всего, тем, что по мере развития науки о древнейшем прошлом человечества он во многом изменил подход к главному и второстепенному в его проблематике. Если поначалу задача виделась в том, чтобы отстоять идущую от Моргана схему во всех ее деталях (включая чуть ли не историческую реконструкцию кровнородственной и пуналуальной семьи), то позднее центр тяжести стал все больше переноситься на развитие концептуального ядра моргановского учения о первобытном обществе — идеи первобытного коллективизма. Вместе с тем все без исключения первобытноисторические работы С.П. Толстова содержат светлые и яркие мысли, и многие из них сохраняют свое значение, получив подкрепление во вновь обнаруженных фактах или продолжая дискутироваться современными исследователями. С.П.Толстов вошел в историографию первобытной истории большой статьей “Проблемы дородового общества”. Она была опубликована в 1930 г., незадолго до того, как П.П.Ефименко и П.И.Борисковский высказали получившее широкое признание мнение, что родовой строй возник с переходом от раннего к позднему палеолиту 1 . До начала 1930-х годов появление родового строя обычно относили к неолиту, а в позднем палеолите и мезолите реконструировали не родовые, а “дородовые”, “тотемические” и.т.п. общины. Такая реконструкция была предпринята и С.П.Толстовым, и впоследствии он от нее отказался 2 . Большая ценность его статьи в другом: в ней впервые высказана и, насколько это позволял фактический материал того времени, аргументирована мысль, что древнейшее человечество не знало чисто собирательной стадии развития и что с самого начала антропосоциогенеза одним из важных факторов последнего была охота. Эта идея была направлена против распространенного в физической антропологии тех лет взгляда на растительноядный образ жизни предлюдей и древнейших людей и еще более — против сконструированной культурно-исторической школой В.Шмидта начальной чисто собирательной стадии хозяйства, открывавшей простор теории первобытной индивидуалистической робинзонады. Этой “вегетарианской” концепции С.П.Толстов противопоставил концепцию охоты как ведущей формы трудовой деятельности, которая одна и только одна могла стимулировать совместные усилия коллектива. Данные о спорадической охоте уже в стадах некоторых высших приматов и особенно начавшиеся в 1950-х годах многочисленные находки предчеловека-охотника Homo habilis — непосредственного предка древнейших людей блестяще подтвердили мысль С.П.Толстова. В середине 1930-х годов С.П.Толстов снова возвращается к исторической реконструкции начального этапа первобытности, но на этот раз в центре его внимания — проблемы возникновения родового строя. В 1935 году в статье “Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен” он разрабатывает высказывавшуюся М.М.Ковалевским и М.П.Жаковым 3 мысль о том, что возникновение экзогамии было связано с необходимостью упорядочения производственной деятельности внутри первобытных коллективов. При этом он первым поставил появление экзогамии в связь с установлением половых табу, зарождающихся в результате противоречий между беспорядочными половыми отношениями, а тем самым и непрерывными столкновениями на почве ревности и потребностями развития производственной деятельности первобытных коллективов. Проблема происхождения экзогамии до сих пор принадлежит к числу наиболее спорных в первобытной истории. Нарисованную С.П.Толстовым конкретную картину становления этого института нельзя назвать достаточно аргументированной, но предложенный им подход к проблеме представляет большую теоретическую ценность и многими современными исследователями рассматривается как наиболее продуктивный. В этой же статье была развита идея первоначальной дислокальности (алокальности) брачного поселения, на которое несколькими годами ранее не очень отчетливо, без какой-либо стадиальной привязки обратил внимание М.О.Косвен 4 . Такая исходная дислокальность — единственное, чем можно объяснить первоначальное совпадение рода и общины. Идея продолжает развиваться и в настоящее время, хотя сторонников у нее сейчас меньше, чем противников 5 . Несколько ранних работ С.П.Толстова посвящены проблемам классообразования или связанным с ними сюжетом. Крупнейшие из них — “Очерки первоначального ислама” (1932), “Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах” (1934) и “Военная демократия и проблема “генетической революция” (1935). Основная идея “Очерков первоначального ислама”, состоящая в том, что жизнь и деятельность пророка Мухаммеда -это миф, вобравший в себя самые различные другие восточные мифы, принадлежит прошлому. Теперь, более полувека спустя, никто не сомневается в подлинности Мухаммеда, дан сам вопрос об историчности тех или иных пророков рассматривается как малосущественный для религиоведения. Более важными оказались “побочные” идеи работы. Одна из них заключена в выделении на основе географической дифференциации производственной деятельности определенных видов хозяйства — выделении, развитом впоследствии М.Г.Левиным и Н.Н.Чебоксаровым в учении о хозяйственно-культурных типах 6 . Другие относятся к кругу проблем классообразования у оседлых земледельцев и кочевых скотоводов и развиты самим С.П.Толстовым в последующих работах. До начала 1930-х годов в отечественной историко-этнографической науке велись острые дискуссии о характере общественного строя кочевых скотоводов. Они имели не только теоретическое, но и практическое значение, так как задачи хозяйственно-культурногостроительства у отсталых в прошлом народов востока нашей страны требовали изучения особенностей их социальной организации. В публикациях тех лет, с одной стороны, продолжал развиваться традиционный для дореволюционной литературы тезис о бесклассовости кочевнических обществ, с другой стороны, было выдвинуто положение о существовании у кочевников законченных классовых отношений. Поэтому важной вехой в теоретической разработке проблемы стали две вышедших одновременно работы — “Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм” Б.Я.Владимирцова и “Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах” С.П.Толстова. В обеих работах развивается концепция кочевого феодализма, но во второй она подается более осторожно и взвешенно: речь идет не столько о феодализме, сколько о патриархально-феодальных отношениях. По С.П. Толстову, кочевые скотоводы, проходя, подобно своим оседлым соседям, стадию рабовладения, но не поднимаясь, в отличие от них, выше примитивной военно-рабовладельческой демократии, развивают у себя особый, кочевой вариант феодализма. Главное в нем, то основное зерно, из которого вырастает вся его система — саунные отношения, находящие аналогию в прекарии классического феодализма. Определенную роль играют также разного рода поборы с населения. Но саунные отношения — феодализированная форма родовой взаимопомощи, и потому феодализм в кочевом скотоводстве навсегда остается сопряженным с остатками патриархально-родовой организации. Сохранению последней способствует и то обстоятельство, что кочевничество не создает достаточно прочных территориальных связей и кочевая соседская община выступает в форме родо-племенной. Наиболее сложен вопрос о характере феодальной собственности на землю. В неприкрытом виде она существует только в сопутствующем скотоводству земледелии. В собственно скотоводческом хозяйстве собственность на пастбища номинально остается родо-племенной, но фактически принадлежит тем, кто монополизирует собственность на скот, иначе говоря, опосредована отношениями скотовладения. Предложенные здесь С.П.Толстовым решения в большинстве своем надолго возобладали в советском историко-этнографическом кочевниковедении и только с 1960-х годов снова стали предметом оживленных споров. Было установлено, что рабовладение никогда не было у кочевников господствующей формой эксплуатации, а саунные отношения, как отношения кабальные имели не специфически феодальный, а межформационный характер. Вновь разгорелась дискуссия о характере общественного строя кочевых скотоводов в предклассовом или раннеклассовом 7 . Но как бы ни решались сегодня эти вопросы, работа С.П.Толстова сохраняет не только историографическое, но и теоретическое значение. В ней очерчена практически вся совокупность продолжающих обсуждаться и разрабатываться вопросов общественного строя кочевых скотоводов: роль в нем земледелия и скотовладения, саунной эксплуатации и эксплуатаций путем нефиксированных или фиксированных поборов с населения, соотношение территориальной общины оседлых и родо-племенной общины кочевников, а главное, роль патриархально-родовых отношений в процессах классообразования у кочевников. Во многом сходна судьба другой крупной работы С.П.Толстова “Военная демократия и проблема “генетической революции”. Вней развиваются три основные идеи. Первая — о том, что начальной формой эксплуатации всегда является рабство и большинство классовых обществ возникает как общества рабовладельческие, — сейчас разделается лишь немногими исследователями 8 . Вторая -в том, что переход от первичной ко вторичной общественно-экономической формации неизбежно должен был сопровождаться социальной революцией, -остается дискуссионной, но сторонников у нее немного 9 . С.П.Толстов совершенно прав, обращая внимание на то, что такой революцией не могла быть борьба между различными слоями приходившего к господству класса. Но и его мысль, что ею были “генетические” восстания рабов при становлении рабовладельческого способа производства плохо вяжется как с общим смыслом понятия революции, так и с идеей прогрессивной смены исторических стадий. С точки зрения теории прогресса в истории восстания рабов при возникновении рабовладения и революции рабов при переходе от рабовладения к феодализму имели разную историческую направленностью Но подчеркнем еще раз, что вопрос остается спорным. Наибольшее влияние на последующее развитие историко-этнографической науки имела третья идея С.П.Толстова об особом положении эпохи военной демократии в системе общественно-экономических формаций. “Общество эпохи военной демократии -доклассовое и классовое, точнее, рабовладельческое, общество одновременно”, а “сама эпоха военной демократии лежит историческим рубежом, периодом революционной перестройки общества между первобытным коммунизмом и первой антагонистической формацией общества. И если с точки зрения истории доклассового общества мы вправе говорить об эпохе военной демократии как о последней стадии родового строя, то с точки зрения истории общества классового — перед нами первая ступень рабовладельческой формации” 10 . Эта впервые предложенная С.П. Толстовым диалектически противоречивая характеристика эпохи перехода от первобытного общества к классовому была воспринята рядом исследователей, хотя обычно и не в изложенной форме (общество и доклассовое и классовое), а в прямо противоположной (общество не доклассовое и не классовое) 11 . И по поводу такого характера переходного этапа (равно как и по поводу адекватности его наименования “эпохой военной демократии”) 12 в современной науке мало кто разделяет данную точку зрения, но для нас в данном случае важно то, что начало спорам было положено острой и содержательной работой С.П.Толстова. Проблемы истории первобытного общества остались в сфере научных интересов С.П.Толстова и в послевоенные десятилетия, когда он выступил как организатор и глава отечественной этнографии. Разрабатывая эти проблемы и способствуя их разработке, он выступал против двух крайностей в отношении данной области знания. Одна из них — наметившееся в середине 1930-х годов стремление к сужению профиля этнографии за счет изучения преимущественно первобытно-общинного строя и его остатков в позднейшей истории человечества, вплоть до современности. Другая -недооценка значения исследования первобытно-исторической проблематики, остающейся одним их передовых участков теоретической работы в развитии материалистической концепции исторического процесса и первобытно-общинного строя как начального звена этого процесса. А здесь в связи с накоплением новых фактов все большее значение приобретало творческое развитие концепции первобытного коллективизма, дифференциация в нем, с одной стороны, материалистической концепции первобытной истории, с другой -разного рода второстепенных решений Моргана или высказываний Энгельса по частным вопросам, которые,естественно, требовали существенных уточнений в ходе обновления фактологической базы науки. Одним из первых, кто положил начало такой работе на уровне, определяемом условиями развития науки в середине 1940-х годов, был С.П. Толстов. Уже в первом послевоенном номере журнала “Советская этнография” появилась его статья “К вопросу о периодизации истории первобытного общества”, посвященная оценке и уточнению первобытно-исторической периодизации Моргала, воспроизведенной Энгельсом в “Происхождении семьи, частной собственности и государства”. В ней отмечалось, что поскольку базу этой периодизации‘’. В ней отмечалось, что поскольку базу этой периодизации составляют “важнейшие этапы развития производительных сил”, должны быть осуждены “все попытки на основе наличия в периодизации Моргала отдельных ошибочных или устаревших положений огульно отрицать ее значение для современной науки”. Но одновременно подчеркивалось и то, что “канонизация устарелых мест и ошибок в периодизации Моргана на руку только противникам его теории” 13 . В предложенной С.П.Толстовым модифицированной периодизации выделены в качестве основных три этапа первобытной истории: первобытное стадо установление первобытного общества), первобытная община (расцвет первобытного общества) и военная демократия (превращение первобытного общества в классовое). Каждый из этих этапов определяется крупными вехами в развитии производительных сил. Настаивая на принципиальной важности именно этого критерия как членения первобытно-исторического процесса, С.П.Толстов связал наступление выделенных этапов собственно с началом употребления орудий, введением орудий для производства орудий и освоением металла. По его мнению, такая периодизация “снимает, но не отменяет” периодизацию Моргана, которая при внесении надлежащих поправок сохраняет свое значение для более дробной характеристики первобытно-исторического процесса. Поэтому первый и третий из выделенных им этапов сопоставлены с низшей ступенью дикости и высшей ступенью варварства, а второй этап разделен на четыре периода, каждый из которых соотнесен (с поправками в критериях) с определенной ступенью дикарской и варварской эпох. Благодаря такой своей двойственности схема С.П.Толстова впоследствии оказала влияние на многие разработанные в советской науке новые периодизации — как обобщенные (предложенные преимущественно этнографами), так и более дробные (выдвинутые преимущественно археологами) 14 . Разработка С.П.Толстовым проблем истории первобытного общества прекратилась в первой половине 1960-х годов, когда в отечественной науке только начинался активный процесс обобщения и переосмысления новейших фактов этнографии, археологии и палеоантропологии для уточнения исторической реконструкции первобытного прошлого. Поэтому, выступив с принципиально важным предостережением против канонизации устарелых мест и ошибок в прежних реконструкциях первобытности, сам С.П.Толстов успел сделать немного для дифференциации общей коллективистической концепции первобытнообщинного строя и конкретизирующих ее в той или иной мере устаревших частных решений. Так, в его периодизации первобытная община отождествляется с материнским родом, тогда как позднее было установлено, что такая община могла быть сопряжена и с рано возникшим на смену материнскому отцовским родом (например, у значительной части аборигенов Австралии) 15 . Вообще, С.П.Толстов придавал, пожалуй, неоправданно большое значение именно материнской форме первобытной родовой общины и еще в 1961 году в работе “Некоторые проблемы всемирной истории в свете данных современной исторической этнографии” отстаивал взгляд, что в “классическом” первобытном обществе материнский род повсеместно сохранялся включительно до позднего неолита, а отцовский род развивался преимущественно на периферии цивилизаций и не без их влияния. Можно найти в его первобытно-исторических работах послевоенного периода немало и других положений, не разделяемых теперь исследователями или по меньшей мере дискуссионные: о групповом браке, о матриархате как господстве женщин, о соотношении рода и общины и т.п. 16 . В то же время все первобытно-исторические работы Сергея Павловича Толстова вплоть до самой последней содержат принципиально важные положения, до сих пор продолжающие оказывать свое воздействие на развитие науки. В частности, в уже названной статье “Некоторые проблемы всемерной истории в свете данных современной исторической этнографии” он энергично привлек внимание к необходимости установления абсолютной хронологии этнографических материалов по первобытной истории, а тем самым и к более строгому подходу в синтезе этнографических, археологических и собственно исторических фактов. Очень рано, с конца 20-х годов, научные интересы С.П.Толстова начинают сосредотачиваться вокруг востоковедной проблематики, его все больше занимают вопросы истории и этнографии Средней Азии. Этому в немалой степени способствовало участие его в экспедиции РАНИОН в Ташаузской области Туркменской ССР, в составе которой он занимался изучением родоплеменного состава и материальной культуры куняургенчских туркмен Йаиудов.
Эти материалы были опубликованы в статье “О пережитках тотемизма и дуальной организации у туркмен”, они были использованы С.П.Толстовыми в других работах, связанных с проблемами истории первобытного общества и этногенеза. Впервые попав в Хорезм в 1929 году как этнограф, С.П.Толстов понял, что отныне он навсегда связан с этой своеобразной историко-культурной областью Средней Азии, “Среднеазиатским Египтом”, как он ее называл. Сыграло свою роль и то, что в конце 1930-х годов началась работа над созданием истории молодых среднеазиатских республик. При этом, в центре внимания были проблемы социального строя народов Востока, в частности, спорные вопросы общественного строя народов домусульманской Средней Азии. Необходимость получения новых источников для решения всего комплекса возникших исторических проблем привела к организации крупных археологических экспедиций, одну из которых — Хорезмскую — возглавил С.П.Толстов. Исследования Хорезмской археологической, а позднее археолого-этнографической, экспедиции стали делом жизни С.П. Толстова и принесли ему мировую славу. Большой территориальный и хронологический размах работ экспедиции, их комплексный характер — все это позволило С.П.Толстову привлечь к решению крупных исторических проблем, значимость которых подчас выходит за рамки собственно среднеазиатской тематики, археологические источники. Наиболее крупные из этих проблем С.П.Толстов назвал сам во введении к своей книге “По древним дельтам Окса и Яксарта”: общественный строй населения земледельческих оазисов Средней Азии; история древних русел Амударьи и Сырдарьи (их формирование и заселение человеком) и связанная с ней история Хорезмской ирригаций; история полукочевого и кочевого населения скотоводческой периферии оазисов, его взаимоотношений с земледельческим населением последних, историческая роль этих контактов в экономической и культурной жизни страны. Масштабность и значимость всей этой проблематики, возникающая, в процессе исследований, необходимость ответа на все новые и новые вопросы, преимущества комплексного исследования единого крупного историко-культурного региона, — все это предопределило долгосрочность начатых СЛ.Толстовым работ, которые продолжаются и в наши дни 17 .
В своих книгах “Древний Хорезм” (М.1948), “По следам древнехорезмийской цивилизации” (М.,1948), уже упомянутой “По древним дельтам Окса и Яксарта” (М., 1962), многочисленных статьях С.П. Толстов проследилна археологических материалах Хорезма не только все этапы его исторического развития от эпохи неолита до средневековья включительно, но и усмотрел на его примере ряд закономерностей, присущих развитию исторических процессов Средней Азии и Востока в целом. Этнограф, востоковед и археолог С.П. Толстов, наряду с разработкой проблем, непосредственно относящихся к истории среднеазиатских народов, во многих случаях опираясь на среднеазиатские источники и материалы, вел изыскания в области общих проблем этнографии, истории первобытного общества, этногенеза и этнической истории, истории культуры и т.д. Наиболее ярким примером в этом плане является монография “Древний Хорезм” , в которой, в частности, С.П. Толстов вновь обратился к проблеме общественного строя раннеклассовых обществ. Он собрал и систематизировал данные, свидетельствующие о господстве рабовладельческого уклада в Средней Азии в домусульманское время. Этот тезис, правда, был тогда выдвинут на довольно ограниченном круге источников. В наши дни, в результате продолжающихся археологических работ в Хорезме, он нашел подтверждение при расшифровке дворцового архива Топрак-калы (II-III вв. до н.э.) 18 . По заключению В.А. Лившица, исследовавшего и определившего, как хорезмийские надписи из культового центра на городище Калалы-гыр 2 (IV-II вв. до н.э.) 19 , одна из них, на остраконе, содержит слово “рабы” 20 , что является, таким образом, наиболее ранним свидетельством существования этой формы зависимости в Хорезме. Одна из труднейших исторических проблем — этногенез и этническая история народов Средней Азии рассматривается С.П. Толстовым в статьях “Основные вопросы этногенеза народов Средней Азии”, “Аральский узел этногонического процесса”, “К вопросу о происхождений каракалпакского народа”, “Города гузов” и других работах с использованием широкого круга источников. Естественно, что новые археологические, исторические и этнографические открытия вносят уточнения, дают возможность выявить новые аспекты в подходе к этой проблеме. Однако основные заключения С.П.Толстова о древнейших и средневековых этапах этногенеза народов Средней Азии утвердились в науке. Среди них следует назвать очень важный тезис о том, что в основе этногенеза каждого из современных среднеазиатских народов лежит не единый, а множество этнических компонентов не разъединяющих, а объединяющих их, требующих рассмотрения этнических процессов на территории этого огромного историко-культурного региона в их взаимосвязанности и в контексте тех исторических процессов, которые охватывали территорию Средней Азии и сопредельных областей в целом. Лингвистический аспект проблемы за прошедшие годы обогатился и новыми открытиями и гипотезами, которые, не снимая значимости выдвинутых в свое время С.П.Толстовым тезисов (см. .например, “Аральский узел этногонического процесса”), значительно расширяют рамки исследований в этой области как в хронологическом, так и в географическом планах 21 . Уже упоминавшаяся статья “Города гузов” очень четко выявляет работу исследовательской мысли С.П.Толстова над проблемой, которую впоследствии он назвал одной из основных им разрабатываемых. Речь идет о взаимоотношениях кочевого и полукочевого населения степей с оседлоземледельческим населением оазисов, связи их с городами, их роли в экономической и культурной жизни страны. Эта проблематика является общеисторической, но для Приаралья, как свидетельствуют археологические и исторические источники, она чрезвычайно актуальна на всем протяжении истории этого региона, начиная с эпохи поздней бронзы. Надо сказать, что необходимость археолого-этнографического подхода при разработке многих аспектов исторической проблематики привела С.П. Толстова к выделению особого отдела этнографической науки — палеоэтнографии 22 , источниками которой служат этнографические и археологические материалы. Такой подход был широко распространен среди этнографов и археологов его поколения, в наши дни он постепенно находит все больше сторонников среди представителей обеих наук, причем в плане комплексных полевых исследований в том числе, которые широко пропогандировались и осуществлялись С.П.Толстовым и его коллегами и учениками уже в послевоенные годы. Следует заметить, что сейчас, среди сторонников широко распространенного на западе метода этноархеологических исследований, называемого этноархеологией 23 , в основе которого лежит практика изучения археологами покинутых современных поселений и даже ведение ими чисто этнографических работ, включая работу с информаторами, раздаются голоса именно в пользу комплексных археолого-этнографических исследований силами представителей обеих специальностей, что обеспечило бы наиболее квалифицированный подход к делу. Нельзя не сказать еще об одном направлении в исследованиях С.П.Толстова. Будучи руководителем Института и развивая традиционную этнографию, он явился инициатором обращения советской этнографической науки к изучению современности (“Этнография и современность”, “Советская школа в этнографии и др. работы), что не только существенно обогатило научной информацией создававшееся под его общей редакцией тома “Народы мира”, но, главное, дало импульс к развитию важного нового направления в этнографии, которое плодотворно развивается в наши дни.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Советская этнография, 1931, № 3-4. 2. Ефименко П.П. Значпение женщины в ориньякскую эпоху//Изв. ГАИМК, 1931, XI. Вып. 3-4; Борисовский П.И. К вопросу о стадиальности в развитии верхнего палеолита//Там же, 1932. Т. XIV. Вып. 4. 3. Ковалевский М.М. Первобытное право. М., 1886. Вып. 1; Жаков М.П. К постановке генетических проблем истории доклассового общества//Изв. ГАИМК, 1933, вып. 100. 4. Косвен М.О. Вновь отекрытая форма брака//Сообщ. ГАИМК, 1932, № 3-4. 5. Семенов Ю.И. Происхождение брака и семьи. М., 1974. 6. Левин М.Г., Чебоксаров И.Н. Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические области (к постановке вопроса)//СЭ, 1965. № 4. 7. См.: Першиц А.И. Некоторые особенности классообразования и раннеклассовых отношений у кочевников-скотоводов//Становление классов и государства. М., 1976; Марков Г.Е. Кочевники Азии. Структура хозяйства и общественной организации. М., 1876; Khazanov A.M. Nowas and the outside World. Cambridge, 1983. 8. Подробнее см.: Першиц А.И. Начальные формы эксплуатации и проблема их генетической типологии//Проблемы типологии в этнографии. М., 1979. 9. Драбкин Я.С. Нерешенные проблемы изучения социальных революций//Историческая наука и некоторые проблемы современности. М., 1969; Селезнев М.А. Социальная революция (методологические проблемы). М., 1971; Крапивенский С.Э. К анализу категории “социальная революция”. Волгоград, 1971. 10. Толстов С.П. Военная демократия и проблема “генетической” революции//Проблемы истории докапиталистических обществ. М.-Л., 1935. № 7-8. 11. Неусыхин А.И. Возникновение зависимого крестьянства в Западной Европе VI-VIIIвв. М., 1956; Семенов Ю.И. О периодизацяи первобытной истории//СЭ, 1965, № 5; Крюков М.В. Социальная дифференциация в древнем Китае (опыт сравнительно-исторической характеристики)//Разложение родового строя и формирование классового общества. М., 1968. 12. Подробнеесм.:Persic A.I. Das Problem der militarischen Democracie//Familie, Staat und gesellschaftsformation. Berlin, 1988. 13.Толстев С.П. К вопросу о периодизации истории первобытного общества//СЭ. М., 1946. № 1. 14. Подробнее см.: История первобытного общества. Общие вопросы. Проблемы антропосоциогенеза. М., 1983, с.17 и ел. 15.Семенов Ю.И. Происхождение брака и семьи. М., 1974. 16.Подробнее см.: Бромлей Ю.В., Першиц А.И. Ф.Энгельс и современные проблемы первобытной истории//Вопросы философии,1964, № 4. 17.Обзор работ экспедиции см.: Итина М.А. Хорезмская экспедиция: основные итоги и перспективы исследований//Культурая искусство древнего Хорезма. М., 1961; Жданко Т.А. Этнографические исследования Хорезмской экспедиции (народы, проблемы, труды)//Там же; Итина М.А. Охранные археологические работы в Хорезме: итоги и перспективы // СЭ, 1984, № 1; она же. Древний Хорезм: проблемы и открытия — Вестник АН СССР, 1966, № 2. 18.Толстев СЛ. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962, с.215-222; Топрак-кала. Дворец. — Труды Хорезмской археологе-этнографической экспедиции, т.ХI, М., 1984, гл.VI. Документы (автор В.А. Лившиц). 19.См.: Вайнберг Б*И., Коляков С.М. Раскопки на крепости Калалы-гыр 2 в Северной Туркмении//Археологяческяе открытия, 1986 г., М., 1968, 0.506. 20. Устное сообщение В.А.Лившица. 21. Грантовский Э.А. Ранняя история Иранских племен Передней Азии. М., 1970; Абаев В.И. К вопросу о прародине и древнейших миграциях индоиранских народов//Древний Восток и античный мир. М., 1972; ЛитвинскийБ.А. Проблемы этнической истории Средней Азии во II тыс. до н.э. (среднеазиатский аспект арийской проблемы)//Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. М., 1981, с.156 и сл.; Дьяконов И.М. О прародине носителей индоевропейских диалектов. I и II//ВДИ, 1982, №№ 3 и 4; Гамкрелидзе Т.Е., Иванов Вяч.Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984; Кузьмина Е.Е. О некоторых археологических аспектах проблемы происхождения индоиранцев// Переднеазиатский сборник, вып.IV. Древняя и средневековая история и философия. М., 1986, с.169-228 и др.работы. 22. Толстов С.П. Основные теоретические проблемы современцой советской этнографии — СЭ, 1960, № 6 23. Шнирельман В.А. Этноархеология. 70-ые годы. — СЭ, 1984, № 2. Опубликовано в журнале Этнографическое обозрение, 1997, № 1, с. 14-23.